Хроника смертельной осени - Страница 11

– Шурик, долго еще ехать? – жалобно пропищала Ясмин. – Не могу больше, сейчас умру от духоты…

– Не хнычь, – он постарался встать так, чтобы максимально прикрыть девушку от дыханья окружающих. – Скоро уже… минут пять осталось…

– Надо к выходу пробираться, – пискнула она.

– Не надо, – покачал он головой. – Вся эта толпа вывалит и вынесет заодно и нас.

Так и произошло. В динамике протрещало «Новоиерусалимская», поезд замедлил ход и скоро остановился. Живой организм из многих сотен людей подобрался, зашевелился и стал вытекать из вагона. В какой-то момент Саша почувствовал, как наступил на чью-то ногу. Мгновенно раздалась безобразная брань.

– Нельзя ли следить за речью? – повернулся он на звук голоса. – Здесь женщины.

– Это щелка твоя косоглазая – женщина? – услышал он в ответ. – Чем она там воняет?

Дрожь, охватившая Ясмин, которая слышала каждое мерзкое слово, отдалась в Сашиной руке.

– Что вы сказали?! – в толпе было трудно повернуться, но ему все же удалось. Рядом терся плюгавый человечек, неопределенного возраста, без признаков какой-либо растительности на лице – у него отсутствовали и ресницы, и брови, серые глазки прикрывались тяжелыми веками. От него не пахло спиртным, но зрачки были сужены в булавочные головки. Он отталкивал всем своим видом, но Саша повторил:

– Что вы сказали?

– Щас выйдем, и я тебе повторю, – человек ткнул Сашу в бок чем-то острым. – Если захочешь…

Ясмин, разумеется, не могла знать, что в ее парня уперся нож, но она кожей ощутила смертельную угрозу, которой веяло от безволосого. Ее объял нестерпимый ужас, словно рядом застрекотала трещотка гремучей змеи.

– Саша, не надо, – она сжала его ладонь и потянула, насколько возможно, в сторону. – Умоляю, пойдем…

Им удалось оторваться от этого человека, и, когда они вышли на платформу, его уже нигде не было видно. Они брели вместе с прибывшими людьми куда-то, повинуясь коллективному разуму и указателям «На рок-фестиваль»… Но настроение, им, конечно, безнадежно испортили. Ясмин шла, глотая слезы острой обиды. Ее родители – оба высокообразованные люди – бежали из Карабаха в восьмидесятые годы, задолго до ее рождения. Отец со временем стал деканом одного из факультетов Московского университета. Как только дочери исполнилось восемнадцать лет, родители были вынуждены купить ей машину, так как каждый день, возвращаясь из института на метро, она горько плакала от оскорблений. Москву накрыл национализм, подобно грязевому потоку.

…Прошло какое-то время, прежде чем Саша и Ясмин осознали, что идут в окружении крепких молодых людей в военизированных штанах цвета хаки и черных майках. У них у всех, как на подбор, блестели выбритые черепа, а на поясах висели кастеты и бейсбольные биты. Держа Ясмин за руку, Саша попытался сделать шаг в сторону, но его тут же крепко схватили за локти и поволокли прочь от толпы. Подруга выпустила его ладонь и с криком исчезла. Саша попытался вырваться, но получил удар по затылку и потерял сознание.

Он очнулся от жуткого смрада, ударившего в ноздри, заполнившего всю носоглотку, и, казалось, проникшего даже в мозг. Вонючая жижа стекала по его лицу, заливаясь за пазуху рубашки. Сашины руки были связаны за спиной так туго, что кисти занемели, и он их уже не чувствовал. Он лежал на холодной земле и видел прямо перед собой нечищеный армейский ботинок.

– Ну, что? – услышал Саша голос, показавшийся ему знакомым. – Он очухался?

– Да, Беркут, – чья-то рука рывком приподняла Сашину голову за волосы и так же резко ее отпустила, – можно начинать.

– Супер. Тащите сюда его девку…

«Саша!» – услышал он дикий крик Ясмин, и появилась целая свора – человек десять бритых наголо молодых головорезов в камуфляже. Двое из них волокли его девушку по покрытой пожухлой травой земле. Она яростно отбивалась от них, но силы были неравны.

Они мучили ее долго, она перестала сопротивляться, выбившись из сил после второго или третьего мерзавца. Саша хотел закрыть глаза, дабы не видеть этого кошмара, но тот, кого называли Беркут, поставив ему на грудь ногу в тяжелом берце, поднес к его лицу длинный нож:

– Если не хочешь, чтобы я выколол тебе зенки, – свистящим шепотом прошипел он, – смотри!

…– Все, пора сматываться, – произнес Беркут. – Заканчивайте там, а то разошлись! По второму кругу, что ль, пошли?

– А сам-то, Беркут, что – не будешь? – спросил один из насильников, словно предлагая главарю разделить с ним трапезу. – Она, правда, уже не реагирует ни на что.

– Еще чего, – буркнул лысый. – Чтобы я этой черной вонючкой опоганился, да еще после вас, архаровцев… Давайте там, сворачивайтесь, надоело уже…

– А с этими что делать? – спросил еще один. – Может облить их обоих бензином – и концы в воду?

– Еще бензин на них тратить, – брезгливо скривился Беркут. – Сами сдохнут. А не сдохнут, так кто им поверит? Кому они, на х…, нужны?

Боковым зрением Саша успел уловить занесенный над его головой грязный ботинок, и на него обрушилась тьма, поглотив его боль и страшных людей вокруг. Сколько прошло времени, прежде чем эта тьма стала выпускать его сознание из своих смертных объятий? Вокруг было тихо – только где-то вдали слышался шум машин, видимо, от шоссе. Он попробовал пошевелить связанными руками и почувствовал, что веревка немного ослабла, и тогда он принялся с остервенением выдирать кисти из отсыревших пут. Минут через десять ему удалось освободиться, и он сел на влажной студеной земле, растирая посиневшие руки. По-прежнему омерзительно воняло мочой, но он мгновенно забыл об этом, когда увидел лежащую под деревом Ясмин. Ее одежда была разорвана, юбка вообще отсутствовала, равно как и нижнее белье, а по обнаженным, покрытым синяками, ногам текла кровь…