Хроника смертельной осени - Страница 2

…Малыш поел и затих. Женевьева заставила себя встать с кресла. Уложив Рене, она, еле отрывая подкашивающиеся ноги от пола, побрела обратно в спальню. Сейчас она соберется с духом и сделает то, что должна. «Больше не могу, – ей хотелось рыдать, но она не могла: плакать было больно и опасно – вдруг проснется муж. – Сил нет…»

Они познакомились три года назад, и во всем Париже не нашлось бы пары влюбленней и счастливей. Родом из Марселя, Жан-Пьер походил на цыгана – смуглый, горбоносый, с черными глазами, а Женевьева, маленькая изящная парижанка, только что закончила медицинский колледж. Они впервые встретились в больнице на Левом берегу, куда напарник привез Жан-Пьера с пустяковой раной, и она эту рану тщательно обработала. В конце смены он ждал ее у выхода из больницы с бутылкой вина. Забыв об усталости – Женевьева обычно с ног валилась после дежурства – она поехала с ним в Венсен, где они эту бутылку и выпили, закусывая багетами с ветчиной и сыром. Так она провела один из самых счастливых дней в своей жизни…

Женевьева заставила себя подняться с кресла. Если она сейчас же не сделает это – в следующий раз он ее убьет, обязательно убьет – его не остановит даже то, что маленький Рене осиротеет. Вернувшись в спальню, она стала собирать с пола вещи Жан-Пьера, валявшиеся там же, где он их сбросил с себя перед тем, как взгромоздиться на жену. Форма, изрядно провонявшая потом, дешевым табаком и дешевым же вином, носки, ботинки и – портупея – вместе с табельным пистолетом, он регулярно забывал его сдавать… Дрожащими руками она вынула пистолет из кобуры.

Жан-Пьер по-прежнему спал, лежа на спине и похрапывая. Он казался столь тихим и мирным, что Женевьева невольно вспомнила, каким он был до свадьбы – веселым, нежным, готовым ради нее на любое безумство. Однажды он оборвал все цветы с клумбы напротив ратуши, и их чуть не поймали – еле ноги унесли. Они бежали по улице Архивов, он держал Женевьеву за руку, чтобы она не отставала, а потом они нырнули в какую-то подворотню, нашли укромный закуток и почти час занимались там любовью, благо на осенний Париж уже опустилась ночь… То была не она, и все происходило не с ней – с какой-то другой Женевьевой, юной, счастливой, сумасшедшей…

Она приблизилась к кровати и подняла руку с пистолетом. Сейчас нажмет на спусковой крючок, и все будет кончено. Даже если она вложит пистолет ему в руку, обязательно докажут, что он не мог застрелиться сам, особенно после ее ночного звонка в службу экстренной помощи. А уж взглянув на ее лицо, все сразу все поймут. Ну, смелее…

– Не делай этого, Женевьева. Зачем губить жизнь из-за такой падали? Тебя посадят.

Сказать, что она испугалась, значит – не сказать ничего. Она ахнула и присела, озираясь. В комнате никого не было – во всяком случае, она никого не видела. Только шторы на окне колыхались от предутреннего ветерка. Но Женевьева всей кожей ощущала чье-то присутствие.

– Не бойся…

– Кто здесь? – шепотом воскликнула она. – Я с оружием!

– Я вижу, – голос, обращавшийся к ней, был спокоен. – Опусти пистолет и не делай глупостей. Тихо… Повернись и иди на кухню.

– Кто вы? – Женевьева от страха еле шевелила языком. Она по-прежнему никого не видела.

– Иди на кухню, – повторил голос. – Там поговорим.

Женевьева не могла определить – мужской ли голос говорит с ней или женский. Тон низкий, интонации мягкие, но приказы железные. Как завороженная, она повиновалась, однако пистолета из рук не выпустила. Она прошла на кухню, озираясь, от страха забыв, что все ее тело болит и кровоточит.

– Сядь на стул и положи пистолет перед собой, – попросил, именно попросил, а не приказал, голос. – Не оглядывайся. Пожалуйста. Чем меньше ты увидишь, тем лучше для тебя.

Женевьева не могла с этим не согласиться. Кто-то был позади нее, но панически боялась оглянуться. Послушно положила оружие на стол, руки вытянула рядом, сжимая и разжимая занемевшие от напряжения пальцы.

– Молодец, – похвалил ее голос. – Теперь слушай меня внимательно.

– Да, я слушаю, – кивнула она.

– Я знаю, как он измывается над тобой, и хочу тебе помочь.

– Помочь? – подняла она голову. – Но как? Я писала заявление в полицию…

– Молчи, – перебил ее голос. – Я все знаю. У меня прямой доступ к полицейской базе. Я знаю, ночью ты вызывала полицию, и они ничем тебе не помогли. Знаешь, с какой формулировкой они отчитались? Ложный вызов, – впервые голос проявил какую-то эмоцию, и в ней явственно прозвучал гнев.

– Ложный вызов, – всхлипнула Женевьева. – Он меня избил и…

– Я знаю, – голос стал опять спокоен, – молчи и слушай.

– Я понимаю, ты хочешь, чтоб он умер, так?

Женевьева не отвечала.

– Я поймал тебя с оружием в руке – отпираться бессмысленно.

– А как еще я могу освободиться от него? До развода я не доживу – он меня убьет.

– Не нужно до этого доводить. Если б он тебя убил, он был бы повинен смерти, но и тебе не стало б легче, ведь так?

– Так, – чуть слышно согласилась она.

– Значит, он достоин другого наказания. Как ты хочешь, чтобы его наказали?

– Я не понимаю, – ответила Женевьева.

– Все просто – он должен поплатиться за то, что издевался над тобой, но наказание должно быть адекватным. Он не убил тебя, и смерть еще не заслужил. Поэтому скажи, как ты хочешь, чтобы он был наказан, и я накажу его согласно твоему желанию. Ты будешь вне подозрений – тебе обеспечат идеальное алиби.

– Я не могу… Я не умею… – испуганно забормотала она. – Я не умею ничего такого планировать. Одно дело – выстрелить, а другое – тщательно что-то рассчитать… Я точно попадусь.