Хроника смертельной осени - Страница 168

168

– Я не знаю, – прошептала она. – Мне было трудно произнести его имя. Язык не поворачивался.

– Зато он сейчас отлично у тебя поворачивается. Прекрасно называешь его по имени – ты бы себя слышала…

– Я не понимаю тебя. Это всего лишь имя.

– Ты действительно не понимаешь? – удивился Сергей. – Катрин, с тех пор, как ты вернулась в Москву, ты сама на себя не похожа. Погружена в себя, непонятно о чем думаешь. И теперь я знаю о чем, вернее, о ком.

– Ты полагаешь – об Оле… о Рыкове? Ты всерьез считаешь, что я могу испытывать к нему что-то?

– Я не знаю, – он бессильно опустил руки.

– Я всего лишь устала ненавидеть. Я устала жить с ненавистью в душе. Я так больше не могу…

– Ты – простила его? – потрясенно спросил он…

Катрин видела, что Сергей не понимает ее и даже не пытается понять, полностью поглощенный своими переживаниями и обидами. Если она сейчас скажет «да», он уйдет.

– Нет, – выдавила она, безотчетно надеясь – он не заметит, что она лжет. – Нет, я его не простила. Но я стараюсь забыть.

Сергей и не заметил. Он услышал только то, что остро хотел услышать. Катрин закрыла глаза, ощущая смертельную усталость. Сейчас она заснет прямо здесь, на полу в прихожей. Сергей понял это.

– Пойдем спать, – он встал и потянул ее, поднимая с пола. Теперь она стояла совсем близко от него, почти касаясь щекой его широкой груди в черной куртке, все еще мокрой от дождя.

– Подожди, – прошептала она еле слышно.

– Что? – спросил он.

Катрин потянула вниз молнию куртки мужа и зарылась лицом в свитер, полный его теплом. – Забудь о нем. Как стараюсь забыть я, – с трудом разобрал он.

«Как будто возможно забыть… Как будто я могу приказать себе не думать о том, кто трахал мою жену и к кому ее совершенно очевидно тянет, как магнитом. Бред. Я буду думать об этом даже на смертном одре. До конца дней я буду представлять их вместе, и слышать ее голос, произносящий его имя. Даже тембр меняется. Мерзость. Какая мерзость. И выхода нет».

– Сережа, – услышал он. – Я люблю тебя. Я так люблю тебя.

Ни разу с того блаженного утра, когда они впервые были вместе, ни разу она больше не говорила, что любит его. Он видел любовь в ее страстных карих глазах, затененных стрельчатыми ресницами, он упивался ею, занимаясь с ней любовью, он чувствовал любовь в каждом ее движении. Но ни разу больше она не произнесла вслух «я люблю», словно то – запретное заклинание, с которым надо обращаться крайне осторожно, чтобы жизнь их не обратилась в прах. И вот – прозвучали заветные слова, чуть слышно, будто из глубины истерзанной ее души, и он томительно ощутил, как сомнения, рвавшие на части сердце, все подозрения, которые лишали сна и покоя, тускнеют, теряют очертания, словно поглощаемые предрассветным туманом. Сергей коснулся губами ее каштановой макушки, вбирая родной теплый запах. Он не ответил ей, но вложил в это движение всю свою страсть и всю свою тоску о ней…

Она так долго готовила себя к тому, чтобы наконец это сделать. Анне казалось, как только она протянет руку к тому, что оставил ей Антон, то оборвется последняя нить. Уезжая, Валентина долго беседовала с ней, убеждая не отказываться от завещания. «Он хотел, чтобы ты все это приняла, так пусть будет так, как он хотел, – шептала она, обнимая плачущую Анну, и тоже всхлипывая время от времени. – Не нарушай его волю, дорогая, прошу тебя…»

То же сказал ей и Мигель, когда она поставила его в известность о завещании Антона. Сначала, правда, поморщился, но потом, поразмыслив, решил, что его долг – уговорить Анну не отказываться от наследства. И она сдалась, хотя ей было не просто неловко, а страшно…

Она навестила адвоката и объявила, что хочет вступить в права наследования. Тот обещал все устроить, но предупредил, что придется немного подождать – должно пройти полгода. Он вручил ей ключ от банковской ячейки – уезжая, Антон оставил его в адвокатской конторе, предупредив, что содержимое сейфа – собственность Анны, и аренда также оформлена на ее имя. И вот теперь Анна стояла перед банковским служащим и протягивала ему ключ и паспорт.

– Госпожа Королева, все будет готово через пару минут, – молодой клерк вел себя идеально предупредительно. – Не желаете кофе?

– Нет, спасибо, – отказалась Анна и мельком взглянула на Мигеля, стоящего рядом. – А ты?

Тот отрицательно покачал головой.

– Нельзя ли поскорее? – нетерпеливо спросил он клерка.

– Существует определенная процедура, – клерк опустил взгляд на монитор, ожидая допуска в хранилище. Наконец, он жестом пригласил Анну следовать за ним.

– Мне пойти с тобой? – спросил ее Мигель.

Она посмотрела на него с сомнением:

– Я не знаю… Ну, если хочешь…

Они спустились в хранилище. За толстой сейфовой дверью длинными рядами тянулись безликие ряды банковских ячеек. – Вот ваша ячейка, госпожа Королева. Я вас оставлю, буду ждать около выхода. Вам что-нибудь нужно?

– Нет, благодарю, – ответила Анна, – вы можете идти.

Они остались одни. Анна держала в руке ключ, не решаясь вставить его в отверстие ячейки.

– Ну, что же ты? – спросил Мигель, но Анна осталась стоять неподвижно. Тогда он решительно взял из ее руки ключ, сунул его в замочную скважину и, повернув его два раза, открыл сейф. Помедлив всего мгновение, сделал шаг в сторону.

– Доставай, – приказал он. Анна медленно, как будто все еще сомневаясь, вынула из сейфа контейнер. Она поставила его на стоящий рядом стол и сняла крышку.

– Что там? – с любопытством спросил Мигель.

– Мои драгоценности, – ответила Анна, сглотнув комок в горле. Она достала из контейнера японскую лаковую шкатулку – совсем небольшую, темно-фиолетового цвета. Под шкатулкой лежала большая записная книжка – с ее стихами.

168