Хроника смертельной осени - Страница 74

Но вот конферансье с загадочным видом объявил: «Па-де-де из балета Петра Чайковского «Лебединое озеро». И как только прозвучало имя Анны Королевой, публика взревела, словно дело происходило не на великосветском рауте, а на спектакле в Москве или в Милане… Имя же ее партнера потонуло в шквале аплодисментов.

Анна восхитила всех. Месяц упорных репетиций не прошел даром – она снова легка, искрометна и блистательна. Одиллия, обольстительная и коварная, в сверкающей, расшитой стразами, черной пачке и великолепной тиарой на светлых волосах, ошеломляла. Скрипка плакала об измене в адажио, а царственный Зигфрид, облаченный в темно-синий мерцающий камзол, казалось, тонул в огромных светлых глазах волшебницы. Но на удивление многих, когда вышел для вариации он, имя которого все упустили, то поразил воображение искушенной публики ничуть не меньше. А может и больше. Несмотря на то, что было видно, как изумительно молод танцовщик, его высокие прыжки, потрясающая устойчивость и природная элегантность произвели блестящее впечатление. «Кто это?» – спрашивали друг у друга зрители. И специально для них после окончания номера конферансье провозгласил еще раз: «Анна Королева, Ксавье Десангр!» Ксавье Десангр? Кто это?

Когда Анна, переодевшись, вышла вместе с Ксавье в сад, ее встретил посол вместе с гордо улыбающимся Крестовским. Дмитрий был доволен: ему удалось уговорить лучшую театральную портниху Парижа за рекордный срок сшить великолепные костюмы для Анны и ее «мальчонки». Это влетело ему в солидную сумму, но он искренне гордился собой и не жалел ни о едином центе, потраченном для удовольствия и радости подруги. Тиару Дмитрий позаимствовал у жены – когда-то та надевала ее на прием к королеве Елизавете.

– Госпожа Королева! – седовласый посол припал к ее руке. – Я рад, что с вами все в порядке, и вы вновь радуете нас вашим волшебным искусством.

– Благодарю, – чуть сухо уронила Анна. Она все еще не могла забыть нарочитого равнодушия к себе российских дипломатов. Но все же она гордилась собой и своим выступлением. Она чуть пожала руку Ксавье и благодарно ему улыбнулась – он ее не подвел.

– Аннушка! – Дмитрий поцеловал ее в щеку, и от него не ускользнул ревнивый взгляд Десангра. – Молодой человек, вы сегодня герой дня… Но держите себя в руках, – чуть слышно добавил он, и молодой танцовщик скривился. Ему поднесли шампанское, но он жестом отказался – алкоголь Ксавье не переносил ни в каком виде, даже пива не пил. Зато он с удовольствием закурил, видя, что окружающие дымят без малейшего стеснения.

– Деточка, ты прелестна, – к ним подошла Жики. В ее выцветших глазах стояли слезы. Она также обняла и Десангра, и чмокнула его в щеку. – Ах, какой ты молодец, mon garçon… – а над посольством уже рассыпался фейерверк, и гремел Глинка – прием подходил к концу…

Крестовский настоял на том, чтобы лично доставить обеих дам домой, и они, разумеется, пригласили его на чашку чаю. Крестовский с удовольствием согласился. Из лифта появился старый мужчина – сосед Жики сверху, отставной генерал авиации: «Bon soir, mes dames… Monsieur… Ваша пицца совсем остыла, мадам?» Жики в недоумении посмотрела ему вслед.

«Генерал Дюбуа совсем впал в маразм, – пробормотала старая тангера. – А ведь он моложе меня лет на пять…»

Вся компания поднялась на третий этаж. Дверь в квартиру оказалась приотворенной. От толчка Жики, она медленно, словно нехотя, открылась.

– В чем дело? – пробормотала она. – У Люсьены тоже маразм? С каких пор она не запирает дверь?

– Подождите, Жики, – встревоженный Крестовский удержал старую даму на пороге, – рекомендую вам набрать номер вашей горничной.

Что Жики и сделала. Они несколько мгновений вслушивались в музыку Леграна, доносившуюся из глубины квартиры – рингтон Люсьены. «Шербургские зонтики». Горничная не отвечала, словно забыла телефон где-то на столе в гостиной.

– Нужно позвонить в полицию, – забеспокоился Дмитрий. – Что-то неладно.

– Как странно, – прошептала Анна, кутаясь в палантин, – что могло случиться?

Ей вдруг стало невыносимо холодно – как два года назад, когда она бродила вдоль золотой стены в коматозном сне, подобном смерти. А Дмитрий уже набирал 112. Продиктовав адрес Жики, он приобнял Анну за плечи:

– Не нравится мне все это. И при чем тут пицца?

– Действительно, при чем тут пицца? – пробормотала Жики и вдруг, отодвинув Крестовского, ринулась в квартиру с криком: – Люсьена! Люсьена!

– Черт! – выругался Крестовский. – Куда она? Если это преступление, она все следы затопчет. Анна! – крикнул он, видя, что его подруга устремилась вслед за тангерой. – Ты куда?! Туда нельзя! Ах ты, дьявол!

Плюнув на осторожность, он тоже зашел в квартиру. Миновав прихожую, он проследовал в гостиную, откуда раздавались женские рыдания и причитания. Он увидел лежащую на полу горничную, в луже крови, над ней – плачущую Жики, сжимающую руку Люсьены, и Анну, вжавшуюся в косяк распахнутой двери.

– Ни хрена себе… – пробормотал он.

Он перевел взгляд на бледную, как смерть, Анну.

– Как ты? – спросил он. Она не ответила, но во взгляде ее плескался ужас.

– Да, дурацкий вопрос, прости… – он наклонился к Люсьене и пощупал пульс на ее шее. – Мертва, – пробормотал он по-русски, но Жики его поняла.

– Morte, – прошептала она по-французски, – но кто? Зачем?..

… – Это ограбление, – с уверенностью констатировал инспектор Дюваль. Он был молод, но действовал профессионально и быстро. После поверхностного осмотра, который подавленная Жики произвела по его просьбе, выяснилось, что пропало много ценных вещей – несомненно, это ограбление.