Никто не понял, как это произошло. Они погибли сразу – и он, и девушка – под колесами огромного черного джипа, протаранившего несколько машин, которые шли по двум правым полосам. Чуть замедлив ход, ревущее чудовище снесло остановку вместе с людьми подле нее – ее мужем и неизвестной девушкой. Прохожие, свидетели катастрофы, бросились им на помощь, но сделать было ничего нельзя – по асфальту размазалось кровавое месиво.
Когда мужчины распахнули дверь джипа, им показалось, водитель тоже погиб – его голова лежала на руле, в крови. Но спустя мгновение он поднял голову, обвел всех мутным взглядом и, дыхнув смрадным перегаром, спросил: «Че, приехали, типа? А че случилось?» И его вырвало прямо на руль.
Только появление патруля предотвратило самосуд. Водителя выволокли из салона и начали бить, приговаривая: «Ты что сделал, сволочь?» Гаишники еле отбили мерзавца у разъяренных людей.
Перед Татьяной на оцинкованном столе лежал тот, кто еще утром был ее любимым мужем – молодым, здоровым мужиком. Она смогла опознать его только по залитому кровью свитеру – она сама его вязала в подарок мужу на день рождения. Если б только она могла представить тогда, долгими зимними вечерами, сидя рядом с Лешкой на диване перед телевизором, где он будет лежать в этом светло-сером пушистом джемпере, цвет которого станет еле различим, и только узор, вывязанный у горловины и у манжет, поможет его опознать. Сложный узор Таня скопировала с настоящего норвежского свитера, который увидела у брата подруги. Она кивнула оперу, в ожидании топтавшемуся рядом.
– Да. Это он, – сказал она и вышла, отстранив чью-то руку, протянувшую ей стакан воды.
Неожиданно сердобольный водитель довез ее до дома. Она, как во сне, поднялась к себе в квартиру, не включая свет, прошла в комнату и, не раздеваясь, легла на постель. И только после этого, натянув покрывало на голову и отгородившись от жестокого мира, она заплакала – даже не заплакала, а застонала, тяжело и отчаянно, без слез.
Прошла неделя. Татьяна не выходила из дома, не ела, даже почти не пила, не включала телевизор – лежала, мертвая или почти мертвая, на кровати, пока та самая подруга, отчаявшись ей дозвониться, не пришла с полицией и не вскрыла дверь. Так они и нашли ее – на кровати, иссохшую, неприятно пахнущую и отправили в больницу…
…Очнувшись, Татьяна обнаружила, что уголовное дело по факту гибели двоих человек на остановке никто заводить не стал. Пьяную сволочь, когда тот проспался, отпустили домой и даже прав не лишили, а о происшествии напоминали лишь пара газетных статей, новая автобусная остановка и несколько жалких цветов, увядавших подле нее. Она, наконец, нашла в себе силы заняться похоронами, и они высосали из нее остатки жизни. С кладбища она ушла пешком, несколько раз сбивалась с дороги, обнаруживая себя в совершенно незнакомых районах города – а в это время ее ждали на поминки в заказанном банкетном зале немногочисленные родственники и друзья. Так и не дождались…
Жалобы в следственный комитет, а затем и прокуратуру результатов не принесли – от нее отмахивались как от надоедливой мухи, а учитывая, что девушка, погибшая в тот же день и час, что и ее муж, оказалась бывшей воспитанницей детского дома и сиротой, кроме Татьяны, не нашлось никого, кто бы мог потребовать наказания пьяного водителя, обратившего ее жизнь в ничто.
…Однажды, возвращаясь из прокуратуры, где она провела весь день, тщетно пытаясь встретиться с прокурором, Татьяна бессильно опустилась на лавочку во дворе своего дома. Она боялась возвращаться домой – страшилась тишины, липкой, как сахарная вата, которая не давала дышать, залепляя нос и рот. С работы ее в итоге уволили, скудные накопления были на исходе – оставалось только лечь и умереть, она оказалась никому не нужна с ее бедой. Она задремала – если только это полуобморочное состояние можно назвать дремотой…
– Женщина, это не вы уронили? – она очнулась от незнакомого отрывистого голоса – то ли женского, то ли мужского…
– А, что? – Татьяна подняла голову и оглянулась вокруг. Никого не было, а на коленях у нее лежал белый конверт. Откуда он взялся, этот конверт, бог весть, но любопытство взяло верх. Поскольку конверт был не заклеен, она осторожно открыла его – там лежал лист бумаги. «Ты не одна, – текст напечатали на принтере, – посмотри сегодня новости».
Она, ничего не понимая, смяла бумажку и, оставив скомканный листок лежать на скамейке вместе с конвертом, тяжело поднялась и побрела домой. Войдя в квартиру, Татьяна оказалась на кухне, и не раздеваясь, села за стол. Ее взгляд остановился на плите – газовой, с четырьмя конфорками. Она несколько мгновений смотрела на нее, а потом ее словно осенило – да вот же оно, решение ее проблемы! Она уйдет тихо и безболезненно – ей больше нечего делать в этом бесчеловечном мире. Татьяна протянула руку – кухня у нее совсем крохотная, всего-то пять квадратных метров, и от стола можно дотянуться до чего угодно – до холодильника, до плиты, до раковины… Она протянула руку и решительно, словно готовясь жарить яичницу или варить суп, отвернула все четыре горелки. Газ мгновенно засвистел, вырываясь из них. Она устало опустила голову на руки и стала ждать смерти…
…Откуда-то пробился мутный свет: кто-то хлопал ее по щекам – достаточно сильно. Окно на кухне было распахнуто настежь, и прохладный ночной ветерок уносил прочь омерзительный запах газа. Она сделала глубокий вздох, и в отравленные легкие ворвался свежий воздух. Татьяна зашлась в кашле.
– Чего удумала! – услышала она и открыла глаза. Кроме нее на кухне находились еще двое – парень и девушка. Они двигались по ее кухне совсем неслышно – парень разгонял полотенцем удушающий смрад, а девушка набирала в шприц какое-то лекарство. Не успела Татьяна опомниться, как игла впилась в ее руку.